В теории принято характеризовать ценные бумаги совокупностью признаков абстрактности, публичной достоверности и исполнимости при предъявлении бумаги. Под абстрактностью понимается отсутствие выраженного основания выдачи (эмиссии) ценной бумаги, или, точнее, неочевидность такового основания. Наиболее хрестоматийно признак абстрактности очерчен применительно к векселю как «ничем не обусловленному обязательству векселедателя (простой вексель) либо иного указанного в векселе плательщика (переводной вексель) выплатить по наступлении предусмотренного векселем срока полученные взаймы денежные суммы…», причем, независимо от того, что соответствующая норма включена в Главу 42 ГК РФ «Заем и кредит», с момента выдачи векселя правила о договоре займа могут применяться к этим отношениям постольку, поскольку они не противоречат закону о переводном и простом векселе (ст. 815 ГК РФ). Свойство абстрактности векселя и любой иной ценной бумаги отнюдь не означает совершенной индифферентности таковой бумаги к тому «ресурсу», за счет которого должно быть произведено или обеспечено исполнение по бумаге. Однако, правовое и экономическое значение такого ресурса (если под этим понимать некую конкретную имущественную ценность, покрытие), его фактическое наличие либо отсутствие, состояние и т.п. не имеют значения для юридической судьбы ценной бумаги, выданной под обеспечение данным ресурсом. Например, если в рамках ипотечных отношений, основанных только на договоре об ипотеке, происходит утрата или повреждение заложенного имущества по обстоятельствам, за которые залогодержатель не отвечает, и вследствие этого обеспечение ипотекой обязательства существенно ухудшилось, залогодержатель вправе потребовать досрочного исполнения обеспеченного ипотекой обязательства. Но, если это же отношение оформлено закладной (ценной бумагой), требование о платеже может быть заявлено лишь в срок, указанный в закладной, а если долг подлежит уплате по частям, то соответствующие требования заявляются в соответствии с установленным закладной планом погашения долга (ст. 14 Федерального закона от 16 июля 1998 г. «Об ипотеке»). Аналогичное явление наблюдается и в рамках уже упомянутых заемных отношений. В случае невыполнения заемщиком предусмотренных договором займа обязанностей по обеспечению возврата суммы займа, а также при утрате обеспечения или ухудшении его условий по обстоятельствам, за которые займодавец не отвечает, займодавец вправе потребовать от заемщика досрочного возврата суммы займа и уплаты причитающихся процентов, если иное не предусмотрено договором (ст. 813 ГК). Однако, если заемное отношение оформлено векселем, ухудшение состояния обеспечительного «ресурса», предоставленного, например, по договору поручительства, не позволит займодавцу реализовать указанные возможности. Сам по себе факт оформления заемных отношений ценной бумагой переводит взаимоотношения сторон из сферы общегражданского регулирования в область вексельного права, которое знает специальную форму обеспечения вексельного обязательства - аваль (вексельное поручительство). Нормы же вексельного права не допускают какой-либо модификации требования кредитора и обязательства плательщика в зависимости от ухудшения состояния вексельного поручительства. С другой же стороны, в общегражданских отношениях судьба обеспечивающего (акцессорного) обязательства зависит, как правило, от судьбы обеспечиваемого обязательства и, следовательно, при недействительности (ничтожности) договора займа или кредитного договора прекращается и соответствующее обеспечение. Иначе решен вопрос в вексельном праве. Согласно ст. 32 действующего Положения о переводном и простом векселе от 7 августа 1937 г., авалист не просто отвечает как и тот, за кого он дал аваль, но, более того, обязательство авалиста действительно даже в том случае, если то обязательство, которое он гарантировал, окажется недействительным по какому бы то ни было основанию, иному, чем дефект формы. Это обстоятельство нашло свое отражение и в судебной практике.
Так, ТОО «Агропромэкономика» обратилось в Московский городской арбитражный суд с иском к Российскому страховому товариществу с ограниченной ответственностью (РСТ) «Роспотребрезерв» и третьему лицу - Федеральной службе России по надзору за страховой деятельностью о взыскании 225 млн. рублей (неденоминированных), не оплаченных ответчиком-авалистом векселей. Из материалов дела следует, что три неоплаченных векселя поступили к истцу следующим образом. Два простых векселя 4 августа 1992 г. истцу были переданы от ТОО «Гросс»: один - на сумму 27,5 млн. руб. со сроком погашения через три месяца с момента поступления денег на расчетный счет ТОО «Гросс», второй - на сумму 127,5 млн. рублей со сроком погашения через шесть месяцев с момента поступления денег на расчетный счет ТОО «Гросс». Третий вексель на сумму 70 млн. рублей 6 августа 1992 г. поступил к истцу от ТОО «Юником-С» со сроком погашения либо 15 декабря 1992 года, либо в пятидневный срок с момента предъявления, либо через 120 дней после поступления денег на расчетный счет ТОО «Юником-С». На всех трех векселях ответчик - РСТ «Ростпотребрезерв» - учинил вексельное поручительство - аваль. Решением суда первой инстанции иск удовлетворен за счет ответчика по тем основаниям, что векселя оформлены на типовых бланках, а сроки платежа по векселям соответствуют требованиям ст. 33 Положения о простом и переводном векселе. Кассационная инстанция оставила решение без изменения. Постановлением коллегии Высшего Арбитражного суда Российской Федерации по проверке в порядке надзора законности и обоснованности решений арбитражных судов , вступивших в законную силу, состоявшиеся ранее решение и постановление отменены и в иске отказано. Коллегия исходила из того, что срок платежа, указанный в спорных векселях, не соответствует ни одному из сроков, предусмотренных ст. 33 Положения о простом и переводном векселе, поэтому спорные векселя являются недействительными. Следовательно, авалист согласно ст. 32 Положения ответственности по таким векселям не несет. Ответчик не может быть признан также и поручителем по обычным гражданско-правовым обязательствам, поскольку отсутствует письменный договор поручительства с кредитором по обеспечиваемым обязательствам. Председатель ВАС РФ в своем протесте предложил отменить постановление надзорной коллегии и оставить в силе решение и постановление судов первой и кассационной инстанций. Пленум счел доводы протеста обоснованными. Статья 33 Положения о простом и переводном векселе относительно срока платежа применяется как к переводному, так и к простому векселю (ч. 1 ст. 77 Положения). При этом переводной вексель, содержащий иное назначение срока, чем указано в части 1 ст. 33 Положения, либо последовательные сроки платежа, в соответствии с частью 2 ст. 33 Положения признается недействительным. В выданных истцу векселях при обозначении срока платежа требование его определенности не соблюдено, и срок платежа обозначен иначе, чем предусмотрено в ст. 33 Положения. Что касается ответственности авалиста, то он, как указано в ст. 32 Положения, отвечает так же, как и тот, за кого он дал аваль. При этом его обязательство действительно даже в случае, если обязательство, которое он гарантировал, окажется недействительным по какому бы то ни было основанию, но иному, чем дефект формы. Положение указывает на содержание векселя, но не содержит правила о его форме. Согласно рекомендациям Банка России от 9 сентября 1991 года, сроки платежа являются вексельным реквизитом, а не формой векселя. Вместе с тем, вексель - один из видов гражданско-правовых сделок. Форма таких сделок установлена общими нормами гражданского законодательства. Поэтому нельзя считать дефектом формы векселя указание в ней иных сроков платежа, чем предусмотрено в ст. 33 Положения. Следовательно, векселедержатель вправе предъявить к авалисту требования о платежах по всем трем векселям даже в случае их признания недействительными (Постановление Пленума Высшего Арбитражного суда РФ от 28 сентября 1994 г. № 36) .
Этот пример достаточно определенно показывает, что ценная бумага в силу особенностей соответствующего законодательства, способна «прикрепляться» к различным ресурсным базам даже при отпадении (недействительности) первоначального «ресурса» (в данном случае - ответственности векселедателя). Особенно явственно это ее свойство в вексельном праве проявляется в солидарной ответственности всех лиц, выдавших, акцептовавших, индоссировавших простой или переводный вексель или поставивших на нем аваль (ст. ст. 47, 77 Положения о простом и переводном векселе). На это правило Президиум Высшего Арбитражного суда РФ особо указал в п. 17 приложения к Информационному письму от 25 июля 1997 г. № 18 «Обзор практики разрешения споров, связанных с использованием векселя в хозяйственном обороте». Отмечая, что суд необоснованно удовлетворил иск векселедержателя только за счет векселедателя и отказал в иске к двум индоссантам, Президиум указал на то, что отношения между лицами, несущими ответственность перед вексельным кредитором, регулируются нормами Положения о простом и переводном векселе, а не нормами статей 322 - 325 Гражданского кодекса Российской Федерации.
Обращение векселей и некоторых иных ценных бумаг дает нам, таким образом, свидетельство не только отрыва ценной бумаги от первоначального ресурса (требования к эмитенту), но и возможности многоресурсного обеспечения прав, следующих из бумаги за счет применения солидарной ответственности лиц, не связанных с первоначальным правопритязанием никаким иным образом, кроме как посредством самой ценной бумаги. Следует отметить также, что обязательства эмитентов ценных бумаг в отдельных случаях могут быть обеспечены и субсидиарной ответственностью. Так, в соответствии со ст. 15 Федерального закона от 29 июля 1998 г. «Об особенностях эмиссии и обращения государственных и муниципальных ценных бумаг», обязательства третьих лиц, возникшие в результате осуществления ими эмиссии ценных бумаг, могут быть гарантированы Российской Федерацией, ее субъектом или муниципальным образованием. Конструкция этой ответственности внешне весьма напоминает институт банковской гарантии (параграф 6 главы 23 ГК РФ): государственной или муниципальной гарантией признается способ обеспечения гражданско-правовых обязательств третьих лиц, возникших в результате осуществления ими займа путем эмиссии ценных бумаг, в силу которого Российская Федерация, ее субъект или муниципальное образование (гарант) дает обязательство отвечать за исполнение обязательств третьих лиц (принципалов) полностью или в части перед владельцами этих ценных бумаг (бенефициарами). Однако, в противоположность ответственности по банковской гарантии, каковая всегда носит самостоятельный характер и от основного обязательства не зависит (ст. 370 ГК РФ), рассматриваемая гарантия в силу прямого указания закона возлагает на гаранта ответственность субсидиарную и, следовательно, прямо связана с неисполнением обязательства эмитентом. Кроме того, срок такой гарантии определяется сроком исполнения обязательств по ценным бумагам, гарант имеет право отказать бенефициару только если последний не имеет права на осуществление прав по ценным бумагам. Специфичен и порядок возникновения у бенефициара права требования к гаранту: такое право считается переданным с момента перехода к бенефициару права собственности на ценные бумаги. Следует отметить, что может быть сформирована дополнительная ресурсная база по ценным бумагам также в виде субсидиарной ответственности как солидарных должников лиц, прямо указанных в законе. Так, Федеральный закон от 5 марта 1999 г. «О защите прав и законных интересов инвесторов на рынке ценных бумаг» в п. 5 ст. 5 указывает, что лица, подписавшие проспект эмиссии ценных бумаг, несут солидарно субсидиарную ответственность за ущерб, причиненный эмитентом инвестору вследствие содержащейся в указанном проспекте недостоверной и (или) вводящей в заблуждение инвестора информации. Независимый оценщик и аудитор, подписавшие проспект эмиссии ценных бумаг, несут солидарно с иными лицами, подписавшими проспект эмиссии ценных бумаг, субсидиарную с эмитентом ответственность за ущерб, причиненный инвестору эмитентом вследствие содержащейся в указанном проспекте недостоверной и (или) вводящей в заблуждение инвестора информации и подтвержденной ими.
Важным является также, что правовой потенциал ценной бумаги может создавать для ее обладателя не только новые материально-правовые притязания, отличные от первоначального «ресурса», но и определенные процессуально-правовые возможности. Так, передача коносамента третьему лицу, которое, исходя из содержащегося в коносаменте описания груза действовало добросовестно, исключает возможность доказывания перевозчиком, не сделавшим особой оговорки, что содержащиеся в коносаменте данные о наименовании груза, его основных марках, числе мест или предметов, массе или количестве груза не соответствуют фактически принятому или погруженному грузу (ст. 145 Кодекса торгового мореплавания РФ). Аналогичные последствия возникают и для обязанного по закладной лица, которое не вправе приводить против требований законного владельца закладной об осуществлении прав по ней никаких возражений, не основанных на закладной (п. 6 ст. 17 ФЗ «Об ипотеке»).
Второй ведущий признак ценных бумаг - их публичная достоверность. В действующем ГК РФ признак публичной достоверности проявляется косвенным образом через его связь с признаком абстрактности: «Отказ от исполнения обязательства, удостоверенного ценной бумагой, со ссылкой на отсутствие основания обязательства либо на его недействительность не допускается» (п.2 ст. 147). По мнению А. П. Сергеева, данный признак заключается в том, что законом предельно ограничен круг тех оснований, опираясь на которые должник вправе отказаться от исполнения лежащей на нем обязанности: «допускаются лишь возражения по формальным основаниям, в частности, ссылка на пропуск срока представления ценной бумаги к исполнению, либо оспаривание ценной бумаги со ссылкой на ее подделку или подлог» . Таким образом, если ограничиться лишь приведенной легальной формулой, создается впечатление о том, что лицо, долженствующее произвести исполнение по предъявленной бумаге, эту обязанность исполняет во всех случаях, не имея возможности заявить о своих возражениях как в части основания обязательства, так и в части действительности такового. Из данного установления вытекает также, что обязанное по бумаге лицо не может возражать против требования кредитора, ссылаясь на неправомерность его владения бумагой. Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик от 31 мая 1991 г. содержали норму (п.2 ст. 32), согласно которой отказ от исполнения обязательства, выраженного ценной бумагой, был возможен при доказанности, что бумага попала к ее держателю неправомерным путем. Таким образом, на первый взгляд Основы открывали путь к выдвижению должником по бумаге возражений если не против оснований обязательства, то против оснований владения бумагой. И действительно, исходя из принципов справедливости и основ правопорядка не может быть совершенно безразличным, законным ли владельцем предъявлена бумага к исполнению. По мнению основоположника современной отечественной теории ценных бумаг М. М. Агаркова, публичная достоверность состоит в исключении возражений, основанных на отношениях должника к какому-либо из предшественников добросовестного и надлежащим образом легитимированного держателя бумаги . Однако следует отметить, что приведенное положение Основ отнюдь не вводило запрета на исполнение по бумаге, владелец которой надлежащим образом не легитимирован либо заведомо недобросовестен. Речь, по всей видимости, идет лишь о праве должника отказаться от исполнения, но никак не об обязанности. Кроме того, возможность отказа напрямую связывается с доказанностью неправомерности завладения бумагой, а это уже основание процессуально-правовое. Следовательно, даже при явной нелегитимности и недобросовестности владения отказ от исполнения все же не может иметь места, пока и поскольку неправомерность владения не доказана по суду. Всякий держатель бумаги рассматривается как легитимный и добросовестный, до тех пор, пока не доказано обратное. Значит, имеет место соответствующая доказательственная презумпция, установленная в пользу владельца бумаги, и обязанность доказывания отсутствия у кредитора права требовать исполнения по бумаге возлагается на должника.
Действующий Гражданский кодекс РФ не содержит даже такой общей нормы, как Основы, в связи с чем возникает ряд достаточно сложных проблем. Образовавшуюся «лакуну» юридическая наука иногда пытается заполнить путем генерализации одного частного ,на наш взгляд, положения, вытекающего из п.1 ст. 147 ГК РФ: «Лицо, выдавшее ценную бумагу, и все лица, индоссировавшие ее, отвечают перед ее законным владельцем солидарно. В случае удовлетворения требования законного владельца ценной бумаги об исполнении удостоверенного ею обязательства одним или несколькими лицами из числа обязавшихся до него по ценной бумаге они приобретают право обратного требования (регресса) к остальным лицам, обязавшимся по ценной бумаге». По мнению Д. В. Мурзина, эта норма дает неопровержимое, хотя и косвенное основание для возражений обязанного по бумаге лица (незаконность владения). Соглашаясь с тем, что данное правило прямо распространяется лишь на ордерные бумаги, Д. В. Мурзин полагает, что, учитывая общий характер ст. 147 ГК РФ, можно истолковать волю законодателя и таким образом, что норма относится ко всем ценным бумагам со специальной оговоркой, касающейся исключительно ордерных бумаг: «В этом случае изменяются акценты, и интересующее нас общее правило звучит следующим образом: лицо, выдавшее ценную бумагу, отвечает перед ее законным владельцем» . Полагаем, однако, что такое общее правило невозможно. Поскольку владение документом может иметь различные правовые основания либо не иметь их вовсе, вполне естественно возникает вопрос о том, всякому ли владельцу бумаги должно быть произведено исполнение? Ответ на этот вопрос не может быть изложен в виде общей формулы, которая была бы верна для любых ценных бумаг. Ведь бумаги именные и ордерные, с одной стороны, и бумаги предъявительские, с другой, имеют слишком различные функциональное назначение и условия обращения, чтобы их можно было уравнять в порядке предъявления требований и исполнения по ним.
Из истории науки гражданского права известно положение о том, что с бумагами на предъявителя появилось новое юридическое понятие абсолютной обязанности, в противоположность абсолютному праву. В своем классическом труде «О бумагах на предъявителя с точки зрения гражданского права» (1889 г.) Н. О. Нерсесов дал критический анализ концепции А. Штейна (Adolph Stei№), который в работе «Очерк теории предъявительских и ордерных бумаг» (Skizze ei№er Theorie der I№haber-u№d Orderpapiere. Wie№. 1871) утверждал, что как уполномоченный субъект абсолютного права в случае нарушения своего права имеет исковую защиту против всякого, так и в бумагах на предъявителя должник принимает на себя абсолютную обязанность против всякого. Эта абсолютная обязанность есть первоначальный источник дальнейших обязанностей. Не отрицая, что предлагаемое Штейном понятие абсолютной обязанности есть понятие новое, Н. О. Нерсесов совершенно справедливо отмечал в то же время, что оно ничего общего с правом не имеет. «В области права не может иметь места абсолютная обязанность данного лица как понятие чисто этическое. Нельзя представить себе человека, к которому каждый мог бы обратиться с правом требования. Из бумаги на предъявителя и не вытекает подобная абсолютная обязанность должника; последний отвечает не всякому вообще, а лишь определенному лицу, право которого обусловливается владением документа, следовательно, здесь нет противоположения обязанности данного лица к правам всякого, а лишь к праву владельца документа. Только в области морали человек может иметь абсолютные обязанности против всякого третьего. В праве же обязанности данного лица должно соответствовать право другого определенного лица» . Отрицая такую абсолютную обязанность должника по предъявительской бумаге, Н. О. Нерсесов, тем не менее, сочувственно относился к точке зрения, согласно которой предоставление должнику права требовать на свой риск доказательство легитимации от предъявителя документа идет вразрез с жизненными целями бумаг на предъявителя и, следовательно, должник не может уклоняться от исполнения по тому лишь основанию, что владелец документа приобрел его недобросовестным образом. В значительной степени такая позиция обусловлена пониманием бесперспективности противопоставления в данном контексте формального (предъявление бумаги владельцем) и содержательного (право собственности на бумагу) моментов: «…раздвоение ответственности должника по безыменным документам в двояком направлении, формальном и материальном, не имеет практического смысла. Положение, что должник может исполнить обязательство всякому предъявителю, но в то же время обязан исполнить его только собственнику документа, заключает в себе логическое противоречие» . Не согласиться с тем, что противоречие здесь объективно имеет место, невозможно. Но оно относится не только и не столько к области логики, сколько к области права, морали и справедливости. На самом деле это противоречие есть лишь одно из проявлений сложнейшей проблемы защиты владения, с которой приходится сталкиваться едва ли не ежедневно. Не имея возможности обратиться к этой проблематике более детально и с учетом того, что в значительной мере соответствующие вопросы уже освещены в ряде содержательных работ К. И. Скловского, хотелось бы коснуться лишь одного аспекта, а именно: если в силу п. 3 ст. 302 ГК РФ ценные бумаги на предъявителя (наряду с деньгами) не могут быть изъяты у добросовестного приобретателя, то какой смысл отказывать такому приобретателю в получении исполнения по бумаге, ссылаясь на незаконность владения? Ведь деньги в такой же ситуации не теряют своих качеств средства обращения и средства платежа, следовательно, и предъявительские ценные бумаги сохраняют качество оборотоспособного имущества и могут быть предъявлены к оплате. Если же вести речь лишь о недобросовестном приобретателе, то при установлении факта недобросовестности владения деньги и ценные бумаги изымаются и проблема, связанная с их предъявлением отпадает сама по себе. Таким образом, вопрос состоит лишь в том, насколько исполнение по ценной бумаге на предъявителя в пользу незаконного добросовестного держателя отвечает принципам права и справедливости. В этом отношении уместно напомнить о давнем споре, который виднейшие цивилисты прошлого вели об основаниях защиты владения. Так, согласно воззрениям Иеринга, владение защищается в интересах собственника, которому достаточно доказать только факт владения, чтобы получить его охрану. Владение должно защищаться только там, где возможно предположение права собственности , и должно быть лишено защиты там, где такое предположение невозможно («wo kei№ Eige№tum, da auch kei№ Besitz»). Однако, с другой стороны, раз желательно дать собственникам защиту, освобожденную от обязанности доказывать право на владение и опирающуюся на простой факт этого последнего, то неизбежно, что во многих случаях окажутся в состоянии воспользоваться ею и несобственники, даже воры и грабители. Но это уже необходимое зло, с которым приходится смириться. Как солнце светит на правых и виноватых, так и владельческая защита распространяет свои благодеяния на лиц управомоченных и правонарушающих. Теории Иеринга противостоит «теория гражданского мира» Эндеманна, которая исходит из положения, что охрану получает всё, что гарантирует общественное спокойствие, и прежде всего фактически сложившийся порядок отношений лиц к вещам, так как он составляет непременное предположение всякого упорядоченного общежития. Другая концепция, которую развивал Пухта, усматривала в праве на защиту владения особенную разновидность права личности. Критически проанализировав приведенные воззрения, И. А. Покровский пришел к выводу о том, что «в институте защиты владения дело идет не о собственности и вообще не о таком или ином и м у щ е с т в е н н о м праве, а о начале гораздо более высоком и идеальном – о насаждении уважения к человеческой личности как таковой» .
С другой же стороны, предъявление к исполнению ордерных и, зачастую, именных бумаг, требует определенных форм легитимации их владельцев. Так, рассматривая порядок платежей по векселям, Г. Ф. Шершеневич совершенно справедливо указывал на то, что должник по векселю обязан платить только правильному векселедержателю. «Легитимация векселедержателя определяет условия, при которых лицо, имеющее в своих руках вексель, признается управомоченным на требование платежа. При этом имеется в виду право, дошедшее по самому векселю, а 1) не право, дошедшее по иному юридическому основанию, напр. по наследованию, и 2) не полномочие на получение по векселю, данное лицом, имеющим право по векселю… Основное условие легитимации векселедержателя заключается в добросовестности приобретения векселя, которая предполагается, пока не оказалось, что вексель выбыл из владения предшественника векселедержателя помимо его воли и векселедержатель об этом знал» .
Существенное различие в признаке публичной достоверности между предъявительскими и ордерными бумагами, и особое положение именных бумаг, для которых данное свойство вообще не характерно (за исключением тех, которые могут передаваться посредством индоссаментов, например, складское и залоговое свидетельства в соответствии со ст. 915 ГК РФ), тем не менее, не остановило Д. В. Мурзина в следующих общих и справедливых выводах: «…для ценной бумаги публичная достоверность имеет прежде всего процессуальное значение в отличие от абстрактности, которая мыслится как материальный признак. Возможно, только при такой постановке вопроса устанавливается действительная связь между публичной достоверностью и абстрактностью ценной бумаги. Связь абстрактности с публичной достоверностью не абсолютна, но неразрывна связь публичной достоверности с предъявлением ценной бумаги… Если же попытаться найти соотношение между разбираемыми категориями, можно сказать, что публичная достоверность выступает процессуальной стороной абстрактности ценной бумаги, а необходимость предъявления ценной бумаги – формальной стороной публичной достоверности (или: абстрактность – это основание публичной достоверности ценной бумаги, а последняя выражается в необходимости предъявления бланка ценной бумаги)» . В своем глубоком и весьма содержательном исследовании Д. В. Мурзин пришел к выводу о том, что, основываясь на трех классических признаках ценной бумаги, можно построить следующую пирамиду:
1. все ценные бумаги обладают абстрактностью, кроме именной акции;
2. все ценные бумаги обладают публичной достоверностью, кроме именных ценных бумаг;
3. все ценные бумаги нуждаются в предъявлении для осуществления удостоверенных ими прав, кроме именных и ордерных, имеющих бездокументарную форму (п.2 ст. 142, ст. 149 ГК РФ). Таким образом подрывается и значение единственного до поры стойкого признака всего института ценных бумаг – необходимости предъявления бланка бумаги для осуществления заложенного в ней права, признака, который прочно вошел в теорию и закреплен легально в ст. 142 ГК.
Отсюда понятно, что любое исследование института ценных бумаг в его современном состоянии не может обойтись без углубленного внимания к понятию бездокументарных ценных бумаг. Само это понятие отражает объективно происходящие переходные процессы и явления в системе объектов гражданских прав, часть из которых состоит в овеществлении, опредмечивании имущественных прав. Другие же, встречно направленные процессы состоят в дематериализации вещей, ослаблении вещно-правовых объектных характеристик в пользу обязательственно-правовых, что и прослеживается прежде всего в тенденциях развития института ценных бумаг. |
обратная связь
